Часть 1.
1.1.третий мост.
Я шел с работы пешком. Не знаю, почему мне вдруг захотелось идти пешком пять кварталов, но я не успел тогда об этом подумать, - просто пошел. И все. Был необычно теплый Сентябрьский вечер. Красно-желтый ковер из листьев мягко похрустывал под ногами, скрывая собой грязно-серый асфальт. Я шел вдоль Варшавского шоссе в сторону Каширки и думал... Не знаю даже, о чем - просто думал. Такое иногда бывает, когда рабочий день закончен, пора бы уже расслабиться, но мозг по инерции еще работает во всю силу, не соглашаясь с трудовым кодексом. Даже тот факт, что думать, в общем-то, не о чем - не останавливает невозмутимый мозг разум. И это неизбежно приводит к состоянию, близкому к прострации, когда совершенно не ясно, чем занята голова, но и помешать ей в этом занятии не возникает желания. В общем, я шел по Варшавке, мимо какого-то моста... А дальше не помню. Просто, как будто я сразу переместился с того места на несколько километров вперед, на Москворецкий мост. Прямо на остановку автобуса.
Я подошел к палатке с надписью "продукты". Хотелось пива. Приветливая продавщица явно была в хорошем настроении, - не упустила пренебрегла редкоим для ее работы шансом отпустить безобидную шуточку клиенту. Готов поспорить, она редко шутит с покупателями. Но в этот раз она выбрала хороший момент, - я ответил ей тем же и с приподнятым настроением удалился в направлении дома.
Подходя к третьему и последнему на пути мосту, я вдруг решил не идти домой, а сходить на Марьинский рынок, изучить ассортимент последних новинок цифровой техники. Я люблю иногда просто побродить по павильонам и поглазеть на новые мобильники, ноутбуки, платы всех мастей и прочие чудеса электроники.
Я поднялся на мост и пошел по тротуару, наблюдая, как причудливые тени проезжающих машин играются с лучами почти севшего солнца. Солнце светило слева, а дорога была справа, поэтому ярких лучей на привычной ряби Москвы-реки я видеть не мог. Так же, как и сидящий на парапете человек был для меня безликим и бесполым силуэтом человека в обвисшей осенней куртке-ветровке. Вот чудак-человек! Всякий страх потерял, тут же метров 15 высоты! А внизу - самая грязная река, которую я только знаю. Даже если, упав, он не разобьется, то уж точно навсегда запомнит ту неотмываемую грязь, в которую угодит. Дурак.
Стоп. А почему собственно, дурак? Может и дура. А, какая мне вообще разница! Хочет упасть - пусть падает.
Я прошел еще несколько метров, когда в голову пришла странная мысль. "Стой" - подумал я. - "вернись". Это вроде и не моя мысль, я слишком редко думал такими словами применительно к самому себе. Снова мысль. "Стой!" Она была такой резкой и четкой, что сама собой всплывала в голове. Я успел только подумать, что схожу с ума, когда очередная мысль вторглась в сознание. Бесконтрольная, навязчивая, но осознанная, как самая обычная: "прости, что так резко вмешиваюсь. У меня не было времени подумать, как ты отреагируешь. Ты не сходишь с ума. Я общаюсь с тобой с помощью мысли."
"Кто ты?" – Спросил я первое, что пришло в голову. Точнее, даже, наверное, не спросил, а только подумал. Но это уже было воспринято, как заданный вопрос.
"Не важно. Времени нет. Объясню позже", – Все так же четко пролетело в сознании.
"Чего тебе нужно?" – приноравливаясь постепенно к необычному собеседнику, подумал я.
"Да стой же ты!" – казалось, незримый собеседник перешел на крик.
Я остановился. "Что дальше?" – спросил я, ехидно напоминая незнакомцу, что шел на рынок.
"Развернись и иди обратно. Времени мало. Торопись!"
Какого еще времени? У меня уйма времени. Я только из-за этого и решил пошататься по рынку вместо того, чтобы идти домой. Ощущение было такое, будто бомж остановил меня около храма и с жалобным видом просит два рубля. Этот обреченный момент выбора. Либо дать ему денег и идти дальше – но так неохота лезть в карман за кошельком и так надо успеть на автобус, подъезжающий к остановке в ста метрах как раз в этот момент; либо послать его ко всем чертям и продолжить шествие под обиженным взглядом обреченного – один этот взгляд способен разбудить совесть и заставить ее грызть тебя изнутри так, что потом весь день идет наперекосяк. Чувство вины после такого взгляда может не проходить несколько дней. Я вздохнул от обиды. Мне почему-то так захотелось сказать этому незнакомцу что-нибудь длинно-матерное, послать его куда подальше и не отменять свой визит к новинкам техники. Однако же, я решил не спорить с тем, кто беспрепятственно вмешался в мои мысли. Мало ли, на что он еще способен. Я развернулся и пошел обратно.
"Торопись!" – это уже звучало, как заклинание. Неведомый кто-то решил, во что бы то ни стало, заставить меня успеть неизвестно куда. Я уже бросил всякие попытки сопротивляться, перешел на бег. Мало ли, куда я должен успеть – может в другой квартал. И тут до меня, наконец, дошел главный вопрос:
"А зачем, собственно?" – подумал я, не останавливаясь.
"Потом узнаешь. Сейчас нет времени." – На этот раз он умудрился "сказать" это так, будто и впрямь должно произойти что-то чрезвычайно важное. Настолько важное, что опаздывать просто нельзя. Я настолько так четко и явно ощутил это, что возникло ощущение, будто бы я опаздываю на работу. Чушь. Такого просто не может быть. Я не могу опоздать на работу. В моем договоре ясно написано "свободный график".
Я не успел просмаковать очередное осознание своей свободы от служебных рамок. Мне пришлось резко остановиться. Тот дурак, что сидел на парапете – начал падать. Назад. В реку. Я пробежал несколько лишних шагов, снижая скорость, проклиная законы физики, прыгнул в направлении дурака – его туловище уже начало перевешивать ноги и те начали подниматься – еле успел схватить его за щиколотку и навалиться всем своим весом вниз, чтобы вернуть его обратно на мост. Очень вовремя. Еще бы секунда и он бы шлепнулся вниз. Вероятнее всего – разбился бы.
Мы лежали на асфальте, переваривая случившееся. Я смотрел в небо, ругая мысленно того, кто лежал рядом. Ну, какого черта ему вздумалось сидеть на парапете? И почему я вообще должен был его спасать? А должен ли был?
"Должен был. Ты успел. Хорошо." – Теперь незримый говорил спокойно, с облегчением. Его слова заставили меня опомниться.
"Ну а теперь, ты объяснишь мне, кто ты такой?" – задал я самый важный для меня вопрос.
"Сейчас тебе будет не до меня. Ты все узнаешь позже. Я скоро свяжусь с тобой. До встречи."
"Черт возьми, это ты называешь встречей?"
Ответа не последовало. Нескольких секунд хватило, чтобы понять, что его не будет.
– Зачем ты это сделал? – голос лежащего рядом вывел меня из тупого ожидания ответа незримого собеседника. Да, пора бы и вспомнить про спасенного от явной гибели человека. Голос был высокий, немного звенящий, детский. И вместе с тем обреченный, словно бы ему не 15 от силы лет, а уже весь век за плечами. Как объяснить подростку, зачем его спасли от самоубийства? Может сам поймет, когда время придет. Только я не буду объяснять. Не умею я объяснять такие вещи.
– Зачем ты это сделал? – еще более обреченно повторил подросток. Я насторожился. Что-то было не так. Вопрос "зачем" в таком случае звучит слишком глупо. Вот только звучал он слишком естественно для "зачем". Этот вопрос задают подростки по любому поводу, только потому, что сами не знают на него ответа и считают, что никто его не знает. Привыкли вторить родителям, которые вполне резонно задают этот вопрос, как правило, набедокурившему ребенку. Но интонация спрашивала другой вопрос, более правильный в данный момент – "Почему". Я и сам лежу сейчас и думаю, а почему, собственно? Почему кто-то вторгся в мое сознание, чтобы спасти от гибели какого-то пацана?
– Зачем… Ты… - слова звучали отрывисто, с длинными паузами, выделялась каждая буковка. И только в этот момент я понял, в чем подвох. – Это… Сделал?
Это был не пацан. Голос был женский. В меру высокий, но такой, что его легко спутать с мальчишеским. Да и интонации походили скорее на пацана.
Я первый раз посмотрел на нее. Карие глаза смотрели на меня так, будто я утопил ее любимую мягкую игрушку. Рыжая челка выбивалась из-под капюшона ветровки. Растрепанная ветром, она выглядела забавно, но не убавляла девушке симпатичности. Черты лица были такими, что, казалось, даже шрам на щеке украшал бы ее лицо. И стал явился бы самым необходимым дополнением к веснушкам, рассыпанным по всему лицу.
– Если бы я знал! – ответил я, пытаясь изобразить ту же обреченность. У меня не получилось.
– А если не знал, зачем тогда побежал? – она не сдавалась. Но голос перестал быть таким обреченным. Это радовало.
– Это сложно объяснить. Я просто подумал, что могу не успеть и побежал.
– Чего не успеть?
– Если бы я в тот момент знал, чего!
– А знал бы – не побежал?
– Черт! Знал бы – остановился бы раньше, и не пришлось бы бежать.
Девушка усмехнулась:
– Тогда было бы по-другому. Я дождалась бы, пока ты уйдешь и все.
– Значит, я не зря ушел так далеко. Нужно было именно бежать назад, чтобы успеть.
Мимо нас проехал велосипед. Это заставило нас обоих вспомнить, что мы до сих пор лежим на асфальте. Мы встали, поднялись почти синхронно. Подошли к фонарному столбу, спрятались за его тенью от садящегося солнца, встали лицом друг к другу.
– Ты теперь будешь считать, что я тебе чем-то обязана, да? Будешь вспоминать мне, что жизнь спас, будешь гордиться этим, да? – она сказала это с такой насмешкой, что меня даже передернуло. Но я не стал поддаваться на едкий укол эгоизма. Он вполне здоров, чтобы не страдать подростковыми комплексами, и в меру возвышен, чтобы относиться снисходительно к провокациям.
– Нет. Мне это не нужно. Просто не делай так больше, хорошо?
– С чего ты решил, что можешь мне указывать, что делать, а что – нет?
– Я не решал. Я просто прошу тебя. Не прыгай больше с моста, ладно?
Она вздохнула. Так тяжело и горько, что я даже начал сомневаться, а может я и впрямь зря спасал ее?
– Ладно, забудь. – Она подняла взгляд. Я посмотрел в ее глаза. Какая невообразимая боль и пустота открылась мне! Возможно у суицидников всегда так, я не знаю. Но мне кажется, что нет.
– Забыл. – согласился я, загипнотизированный этой пустотой.
– Как тебя зовут? – она спросила это таким голосом, будто и не было попытки суицида. Словно она сама тоже забыла все, что произошло минуту назад. Удивительная способность женского ума – переключаться из одного настроения в другое настолько резко, что, даже напрягая память, можно не суметь вспомнить, каким было настроение пять секунд назад. Смена происходит настолько уверенно, что сразу же перестаешь верить в возможность другого настроения, пусть даже, минуту назад.
Такой поворот разговора расслабил и настроил на спокойное общение. Я ответил не задумываясь:
– Леша.
– Лена. – сказала она и улыбнулась. Приветливо так.
– Очень приятно. – сказал я совершенно искренне. Не знаю почему, но я для себя отметил эту безмерную искренность в тот момент.
– Взаимно.
Мы помолчали какое-то время, глядя в сторону Капотни. Не знаю, о чем думала Лена, но я любовался закатными лучами на мелких волнах реки. Затем Лена сказала:
– Так и будем тут стоять? Может пойдем уже?
– Куда например?
– Ну, ты где живешь?
– Там. – я показал в сторону дома.
– Я тоже там. Пошли.
По дороге мы еще выпили по бутылке пива, говорили о чем-то. Не помню, о чем. Вроде бы, что-то повседневное. Поэтому и не отложилось в памяти. Помню, что пили за ее второе рождение – Лена после пива подобрела, расслабилась и, видимо, нашла вполне здравым факт своего спасения и то, что это следовало отметить.
[---???---]
Мы разошлись по домам около круглосуточного магазина с вывеской "продукты". Хотя, вернее было бы написать "вино. воды", как в советском союзе, - большую часть витрин магазина занимали пиво, водка и различные вина всех ценовых категорий. А все, что можно было назвать продуктами - являлось самой заурядной закуской.
Из соображений тактичности я не стал спрашивать, где она живет. Для такого случая мне хватило направления. Оно оказалось противоположным моему. Я шел, не оборачиваясь. На всякий случай. И проклиная правила приличия, въевшиеся в подсознание настолько, что я никогда не могу попросить номер телефона при первой встрече, если она же является и знакомством. Своим воспитанием я обязан больше советскому союзу, в котором жили мои родители, а не самим родителям. В государстве, которого нет, я успел родиться и дожить до трехлетнего возраста, а вот воспитание и мораль этого государства пережили свою колыбель уже на 18 лет. Думаю, продержатся и еще лет тридцать, не меньше.
-
-
11.09.2008 в 22:09-
-
12.09.2008 в 02:13Если будут корректировки к тексту - я за.
А то, есть места, где не хватает лаконичности и четкости. пока не в силах с этим бороться...
-
-
12.09.2008 в 07:21-
-
12.09.2008 в 16:03-
-
12.09.2008 в 16:40-
-
13.09.2008 в 20:04